смертей никогда не прекратится. Я не хотела, чтобы Амброж умер. Я не хотела, чтобы умерла Евгения. Не хотела, чтобы еще один человек умер просто потому, что кто-то с ним не согласился. Такие напрасные смерти. Можно было спорить в парламенте, а не стрелять друг в друга на поле боя. Разве что-то стоит таких жертв?

В это время года ночь наступала медленно. Температура в доме упала. Я села напротив Карола и тоже стала наблюдать за задним двором. Видела Буяна, а вместе с ним как бы частичку Евгении. Все представляла, как она выбежит за ним из леса и уедет в ночь. Как жаль, что она уехала со мной, а не осталась в деревне.

Лучше бы я не просилась на ее телегу.

Тени выползали из углов, наполняя гостиную странными фигурами. Краем глаза я словно видела крадущихся врагов и не могла перестать оборачиваться, чтобы убедиться, что мы одни. Свечей мы не зажигали. Если кто проедет мимо дома, пусть думает, что он пуст. Двое солдат, что дежурили на крыльце, прятались за колоннами. Свет мог нас выдать.

Мы сидели в темноте, а почти полная луна освещала призрачным светом сады и лес. Мир стал черно-серебряным. Деревья раскачивались на поднявшемся ветру, а лошади, похожие на тени, иногда шевелились во сне. Окно, рядом с которым я сидела, каждый раз, когда я ненароком к нему прикасалась, обжигало холодом кожу.

Вскоре нам с Каролом стало не о чем говорить. Время тянулось мучительно медленно, напряженно. Мысли не хотели успокаиваться.

Когда мне было десять, а Татьяне четырнадцать, она спасла папе жизнь. Они с папой и Ольгой слушали оперу, когда начали стрелять. Как только прозвучал первый выстрел, Татьяна вскочила с кресла, выгнала папу и Ольгу из ложи, подальше с линии огня, и заперла за ними дверь. Когда все закончилось, Татьяна не могла перестать плакать, хотя мы тысячу раз назвали ее героиней.

Теперь я поняла почему. Я привыкла к угрозе моей жизни, но впервые мне пришлось сидеть и бояться за сохранность близкого человека.

Мне очень была нужна Татьянина сила.

«Ты всегда была сильной, швыбзик».

Прошел еще час. Амброж стал ворочаться во сне. Я рискнула зажечь свечу, смыла пот с его лица и шеи и сменила под ним простыню.

С крыльца раздался громкий стук. Я испуганно взглянула на Карола. Он отчаянно замахал руками, указывая на свечу. Я погасила ее, и в нос пробрался запах дыма. Рука дрожала, на ладонь упала капля горячего воска.

Я выронила свечу, и та ударилась о деревянный пол.

– Тсс… – зашипел Карол.

Он встал и прокрался к двери, а затем исчез во мраке вестибюля.

Я стояла, боясь лишний раз шевельнуться. Иржи дал мне охотничий нож, который я положила в карман фартука рядом с фотографией семьи. Вряд ли я смогу ударить им живого человека, но я сделала то, что сделала бы на моем месте Евгения, и достала его. Сжала рукоять вспотевшими от волнения руками – пришлось вытереть их несколько раз о юбку.

Я прислушалась. Карол шаркал раненой ногой по полу. По звуку я поняла, что он подошел к входу.

Дверь заскрипела, открываясь. Я зажмурилась. Меня ужасно трясло. Я схватила нож обеими руками и подняла его перед собой. Молилась, чтобы снаружи никого не было.

Входная дверь вновь закрылась. Сердце неистово колотилось о ребра. Только бы Амброж не застонал и не выдал нас. Незнакомец мог бы пройти мимо нашей комнаты.

Опять шарканье. Карол возвращался, уже не так скрытно. Я с облегчением выдохнула.

– Анна? – Он вошел в комнату. Уже не шептал. – Все в порядке. Постовой задремал и выронил винтовку. Я его отчитал. Можешь… можешь его убрать.

Я все еще держала перед собой нож. Выдохнув, положила его в карман. Потрясла онемевшими от напряжения руками.

– Что за солдат засыпает на посту? – строго спросила я.

– Ах, он не так плох. Переживал об одном из наших друзей в тюрьме у чекистов. Плохо спал.

– Мы все окажемся в тюрьме, если из-за него большевики застигнут нас врасплох.

Карол не ответил. Я вдохнула, успокаиваясь. Кровь бурлила в венах, испуг выбил меня из колеи.

– Неважно, – сказала я. – Если он больше не заснет, все будет в порядке.

– Не заснет, – уверенно сказал Карол. Он потянулся и вернулся на свое место. – Видимо, ждем дальше.

Шли часы, небо стало светлеть. Восходящее солнце еще пряталось за далекими холмами, но луна уже клонилась к горизонту – ночь была на исходе. Ранним утром стояла тишина, прерываемая только стрекотом кузнечиков и редким воем волков в лесу. А ведь я даже не подумала о диких животных. Если придется убегать, мне может встретиться какой-нибудь хищник. После побега из Екатеринбурга и знакомства с Евгенией мои путешествия проходили относительно безопасно.

Я плохо помнила дни до этого. Кажется, пару раз спала в лесу совсем одна. Тогда я боялась только, что меня настигнет командир Юровский или что я заблужусь и погибну. Теперь я вспомнила, что в лесу жили волки, медведи и бог знает кто еще.

Благословленную тишину пронзил выстрел.

Я дернулась от неожиданности. Карол вскочил на ноги так быстро, что эхо еще не отгрохотало. Наступал рассвет, и я надеялась, что наши предосторожности окажутся без надобности. Но выстрел ни с чем нельзя было спутать. Он раздался спереди, с дороги. Наш дозорный, Леос, предупреждал нас. Один выстрел. Я повернулась к Каролу, но от волнения ничего не могла сказать.

– Уходи, – торопливо сказал он, тревожно нахмурившись.

Я не могла двигаться. Присела у стены. Он хотел, чтобы я бежала на улицу, но там большевики. А если убегать в лес к волкам, то я уже никогда не увижу Иржи и Евгению.

– Уходи! – рявкнул он и резко потянул меня за руку.

Я вскрикнула от боли, но он не отпустил меня, пока я не встала. Оказавшись на ногах, я почувствовала себя более собранной и кивнула ему.

– Я пойду… – начала я, но снаружи раздался второй выстрел.

Два выстрела означали, что выходить наружу опасно. Они означали, что нас атакуют.

Губы Карола задрожали. Он выглядел таким же растерянным, как и я.

Раздался третий выстрел. Нас действительно атаковали. Красные окружили нас. Пришли меня убить. Я открыла рот, чтобы объяснить это Каролу, но вместо слов смогла издать только громкий испуганный всхлип. Я зажала рот рукой.

Карол взял себя в руки. Посерьезнев, он поднял винтовку, готовый к бою.

– Ступай в подвал, – сказал он.

Подвал еще хуже леса. Там меня точно найдут, но я послушно